«Мы — та еще семейка Аддамс»

26 марта 2024

ИА «Чита.ру», 27.03.2024г.: Рентген-хирург краевой клинической больницы Дмитрий Иванов 18 лет чинит сосуды и ловит тромбы. В медицине он с детства

 

https://www.chita.ru/text/health/2024/03/27/73383380/

Дмитрий Иванов — заведующий отделением рентген-хирургических методов диагностики и лечения краевой клинической больницы. Его трудовой стаж насчитывает 18 лет. «Вообще, эта цифра для меня выглядит скромно, не очень правдоподобно, ведь я редко отсюда куда-то ухожу, — говорит врач. — В больнице обосновался с детства, когда приходил на работу с отцом. Так до сих пор здесь, только статус изменился». Мы поговорили с Дмитрием о его семье, профессии, которая часто остается в тени, судьбах пациентов и состоянии медицины в регионе.

— Дмитрий Петрович, профессия рентген-хирурга многим людям вообще неизвестна. Вас называют «сантехниками сосудов» и говорят, что нет таких мест в теле человека, куда бы вы не могли добраться. Как вы выбрали именно эту специальность?

— Действительно, очень красочное и точное сравнение. Да, с помощью современной техники мы можем добраться в любое место тела человека. А что касается профессии, то мне кажется, выбора и не было. Это профессия выбрала меня. Мой отец — основатель рентген-хирургии в Забайкальском крае (Петр Анатольевич Иванов, врач высшей категории, кандидат медицинских наук, заслуженный работник здравоохранения Забайкальского края, главный внештатный специалист регионального Министерства здравоохранения. — Прим. ред.), а мама — рентгенолог.

Когда я был студентом третьего курса, отец впервые взял меня в операционную и показал, как без разрезов делаются большие операции. Моему восхищению не было предела. Без наркоза и крови! Разве были другие варианты? (Смеется.) Хотя, видимо, всё-таки были... Ведь сестра стала не врачом, она живет в Новосибирске и достигла в своем деле большого успеха.

— А вы выбрали остаться здесь?

— Я рос в атмосфере медицины. Мама работала в детской больнице. Ее могли вызвать среди ночи и забрать прямо с дачи в 30 километрах от города. Никто в семье этому не удивлялся. Это было для нас нормально, не было такого понятия, как рабочий день. Я наблюдал за ней и ее работой. Тогда и пришло понимание, что, если ты можешь помочь, ты должен это сделать. А такое оправдание, как «закончился рабочий день», не стоит человеческой жизни или здоровья. Я до сих пор не знаю, что это такое. (Улыбается.)

Все всегда много работали. Если отцу ночью звонили, он уже через пять минут срывался с места, иногда зимой, иногда даже с мокрой головой. И из детского сада меня часто забирали к маме или к отцу на работу — такая была жизнь.

— Дома часто говорили о медицине? Или это была запретная тема?

— Если коротко, то у нас на стене на кухне висел негатоскоп (устройство для просмотра снимков. — Прим. ред.). Приходя на ужин, отец или мама вставляли туда снимок. Так весь ужин и проходил. Мы — та еще семейка Аддамс! (Смеется.)

— Вы учились в медакадемии. Сразу же устроились в клиническую больницу?

— Нет, после окончания учебы я пошел в онкологический диспансер. Хотелось развить себя в онкологии. Казалось, можем свернуть горы, если применим все методики, которыми овладели. Я отучился в институте Блохина, много разных методик привез в Читу. Но в Чите на тот момент они не были так востребованы, как сейчас. Я остался работать врачом-радиологом, облучал больных. Но чувствовал, что онкология — не мое. Я хочу сердце. Тогда о других органах еще не думал. И я пришел сюда.

— Работать под началом отца — непросто. Наверняка были всякие сплетни…

— Когда возникла возможность и отец предложил попробовать поработать у него, то я долго сомневался и захотел испытать себя. Я много учился, ездил, практиковал, прежде чем меня пустили в операционную. Все думали, что он меня продвигает. Но это быстро прошло.

— Здесь вы поняли, что нашли свое место?

— Я пришел, попробовал. В 2010 году начал всё тут осваивать, и к 2012-му всё было решено окончательно в пользу рентген-хирургии. Тем более что с коллективом мы понимаем друг друга с полуслова. Иногда и слов не надо говорить, как в большой семье. Вот старшая медсестра, она за пять минут организовала нам всё для съемки в операционной, а ведь даже не знала, что вы придете. Как ее можно не любить? И так — вся наша команда. И я стараюсь от них не отставать. Мы неотделимы друг от друга даже вне больницы.

— С какими проблемами к вам поступают пациенты и что вы лечите?

— В 90% случаев — патологии сосудов сердца. Болезни сердца сейчас хорошо диагностируют, и часто люди приходят за помощью еще до катастрофы. На втором месте — патологии головного мозга: инсульт — ишемический и артерий головного мозга. Достаем тромбы и восстанавливаем кровоток. Реже — желчнокаменная болезнь, болезни мочевыводящей системы, гинекологические проблемы, тромбоэмболия легочной артерии. Если говорить о сложной патологии, то это заболевания артерий предстательной железы — к ней очень сложный доступ. Мечтаю сделать операцию при аневризме аорты и заменить сердечный клапан.

— Вы лечите без разрезов и наркоза?

— Да, есть только прокол. Пациент в сознании, но болевых ощущений почти не испытывает. Часто, когда мы «открываем» сосуд, пациент рассказывает, как ощутил, что кровь буквально хлынула в ногу. Если говорить очень простыми словами, то мы чистим сосуды. Мне кажется, что рентген-хирургия сложнее обычной хирургии. Ведь мы не видим орган, не видим сосуд. Рентген — это когда мы вводим контрастное вещество и получаем изображение. Но изображение не сосуда, а его тени.

— Тень? Так это какая-то мистика получается?

— Мистика. Мы ориентируемся на тень! И должны понять, что у нас выше, что ниже, что справа и слева. Мой мозг строит трехмерную картинку для проведения операции. Нумерология нервно курит в сторонке по сравнению с этим.

— А что вы делаете с сосудами и артериями? Помогаете крови хлынуть туда, где всё закупорено?

— Где-то нужно открыть, а где-то закрыть путь для крови в зависимости от диагноза.

— Рентген-хирург не может без аппаратуры?

— Не может без техники и без расходников. Раньше они стоили бешеных денег, сейчас ситуация лучше. Вот посмотрите — перед вами идеальная техника. Это ангиографический комплекс, он поступил в больницу в декабре 2022 года. У него быстрые процессоры, отличная картинка и масса дополнительных программ — он нам здорово помогает. Я почувствовал, что некоторые вещи стали делаться гораздо быстрее.

— Сколько длится самая короткая и самая длинная операция?

— Самая короткая, мой личный рекорд — 7 минут 15 секунд. Это был пациент с инфарктом, его привезли через два часа после случившегося. Поставили ему стент в сосуды сердца и наблюдали за состоянием. Он чувствует себя прекрасно. Больше я за скоростью не гонюсь. Самое долгое — работал с хроническим поражением сосудов сердца 5,5 часа. Но это операции-исключения.

— Кого из пациентов помните лучше всего? И почему?

— Случаев и историй много. И не все они, конечно же, со счастливым концом. Были ситуации, когда не удавалось, например, спасти ногу, и человек от нас уезжал на ампутацию. Это очень тяжело морально. Парень 30 лет, мотоциклист. После ДТП очень страшные последствия, ногу мы никак не могли сохранить. И меня удивило, что он, узнав эту новость, сказал, что купит новый мотоцикл — под протез. Его это не демотивировало.

ыл у меня другой молодой пациент. Его экстренно привезли из Борзи, он получил ранение на стройке. Нога была закрыта, и случай — не рядовой. Тогда помог наш хирург Алексей Викторович Саклаков (депутат Законодательного собрания Забайкальского края. — Прим. ред.). Мы перевезли мужчину в другую операционную и там вместе пришивали шунт. Ногу спасли. А еще была женщина — у нее редкая патология сосудов. Врачи много лет назад начали настаивать на ампутации ног. Она лечится у меня давно. И приходит на прием на своих обеих ногах! Одной девушке я прооперировал миому. Она могла стать бездетной, а после операции стала мамой. Три раза!

— Как благодарят пациенты?

— Дарят конфеты, коньяк, как везде. Главное — искренняя радость от выздоровления.

— Мне кажется, рентген-хирурги похожи на анестезиологов. Они остаются в тени, хотя играют огромную роль в судьбе человека. Вас это не обижает?

— Да, такое есть. Но я давно принял для себя тот факт, мы работаем не за славу и не за благодарность. Мы спасаем людей, их судьбы, карьеры, семьи. Самая большая награда для нас — когда случайно встречаешь бывшего пациента на улице. Он с семьей, все улыбаются. В этот момент понимаю, что всё, к чему стремился эти годы, было не зря.

— Ваш кабинет похож на комнату подростка. И что это за чемоданчик?

— Насчет кабинета, считайте это моим домом. Мальчишеский беспорядок. Тут даже есть кроссовки и атрибуты для спорта. Я же почти живу здесь. Тут есть абсолютно всё, даже кино можно посмотреть, в кинотеатр же идти некогда. А чемоданчик — удивительный. Его сделал из дерева отец, он вообще мастер на все руки, такую красивую мебель делает. В этом чемодане — целый музей. Тут есть катетеры и иглы из прошлого века, старинные кардиостимуляторы, заплатка для межпредсердной перегородки, разные виды стентов. Они нужны, чтобы проводить занятия со студентами или показывать пациентам. Это большая редкость и большая гордость нашей семьи, да и всего нашего отделения.

— Зарплата устраивает?

— Мы, конечно, не голодаем. Но на мой взгляд, она маленькая. На 100% точно надо увеличить. С такой нагрузкой и такой ответственностью платить врачам нужно больше.

— Сколько в регионе таких врачей, как вы?

— В Забайкалье нас семеро. Кадрового голода нет, но еще парочку нам надо вырастить — это точно!

— Вы не думали уехать из Забайкалья?

— Если только со всем своим отделением. Но не думаю, что все захотят, нас 21 человек и все любят малую родину. А без них мне никакие другие города не нужны.

— Мечты еще остались?

— Хочу сделать аневризму аорты. И еще — поменять сердечный клапан.

 

Автор:Дарья Юринская

Фото: Олег Федоров